Воспоминания Николая Мисюрова
Сегодня ночью — 27 января 2021 года — Николай Стефанович Мисюров умер в госпитале в Чернянке. Светлая память мужу, отцу и дедушке: мы всегда будем тебя помнить.
В конце ноября 2020 года я, Андрей Самохоткин, поговорил со своим дедушкой, Николаем Стефановичем Мисюровым, который проживал в городе Валуйки и был уроженцем хутора Ромашовка Валуйского района.
Николай Стефанович родился в 1946 году. Он происходил из крестьянской семьи, издавна жившей в Валуйском районе. Как это часто бывает, память сохранила те события семейной истории Мисюровых, которые связаны скорее с войнами, чем с мирным временем. Дедушка Николая Стефановича по отцовской линии, Филипп Мисюров, участвовал в русско-японской и Первой мировой войнах и был пленен в 1915 году, а затем отправлен в лагерь Пуххайм около Мюнхена. Его дядя, Андрей Мисюров, был коммунистом, учителем немецкого языка, корреспондентом местной газеты и партизаном в ходе Второй мировой войны: он также попал в плен. После освобождения большевики интернировали Андрея Мисюрова в концлагерь, о чем он в дальнейшем не распространялся.
Николай Стефанович прожил долгую жизнь, которую нельзя назвать несчастной несмотря на выпавшие на его долю лишения. Он родился в многодетной семье и в детстве — в дождь и мороз — пешком ходил в шелаевскую школу, располагавшуюся в шести километрах от его хутора. Когда он впервые услышал радио, то остался заворожен им на всю последующую жизнь. Николай Стефанович часто рассказывал о тяжелом быте крестьянства, о бедности и жестокости, царившей в крестьянской семье. Он хотел выбраться из деревни и был рад, что ему удалось это сделать. Когда Николай Стефанович служил в советской армии в Грузии, он познакомился с Любовью Лукаш, на которой и женился. Впоследствии они переехали в Валуйки и воспитали двух дочерей и внуков.
Во время нашего разговора, который оказался последним, дедушка рассказал о некоторых аспектах коллективизации в Ромашовке, а также о голоде и о том, как в их хуторе восприняли смерть Сталина.
Мой отец хоронил украинцев
Вспоминая коллективизацию, Николай Стефанович, конечно, путал даты и детали, поскольку знал то время только по редким рассказам родителей. Когда Николай Стефанович упомянул, что его родители поехали на строительство Комсомольска-на-Амуре во время коллективизации и вместе с тем прожили там два года до начала войны, он, по-видимому, дал противоречивые, неточные сведения. Комсомольск-на-Амуре действительно активно «строили» в 1930-1932 годы, во время коллективизации, но война началась значительно позже — в 1941 году. Есть смысл предположить, что его родители переехали туда в 1936-1939 годы, поскольку они все-таки застали коллективизацию в Ромашовке.
Николаю Стефановичу запомнилось, как его папа рассказывал ему о голоде 1932-1933 годов (это косвенно свидетельствует о том, что Мисюровы уехали в Комсомольск-на-Амуре уже после коллективизации). Стефан Филиппович в то время работал трактористом на одной из многочисленных моторно-тракторных станций. Его заставляли хоронить людей, которые приходили в Россию из Украины в поисках хлеба и чьи трупы лежали на полях Валуйского района.
В завершение я спросил дедушку, помнит ли он смерть Сталина, ведь ему тогда было уже шесть лет. Дедушка рассказал о реакции односельчан и своего отца на это событие.
00:00 Николай Мисюров: Мать была на Дальнем Востоке. Его [отца] забрали с Дальнего Востока, с Комсомольска-на-Амуре.
00:07 Андрей Самохоткин: А их туда сослали?
00:09 Николай Мисюров: Их не сослали. Их когда начали кулачить… Андрей Филиппович же был комсомолец, потом коммунист, понимаешь? Но он был в другом районе. Был Никитовский район. Никитовка есть тут слобода где-то недалеко. В Никитовском районе он был. Даже в НКВД он, кажется, в то время работал. А приехал сюда в Валуйки зачем-то… Да по поводу раскулачивания… А тут списки увидел, ну, в районе ж тогда списки просматривали по селам, где кого кулачить. И он быстренько глянул — Ромашовка. Дед первый на раскулачивание. Дед Филька. А первый почему? Потому что он с царского времени зажиточно жил, понимаешь? Еще при помещике уже жил он более или менее… И они вот это самое… Он бегом в Ромашовку и деду говорит: «Ты первый на раскулачивание и на высылку, немедленно сдай скот увесь, инвентарь увесь, и добровольно вступи в колхоз». Дед прям на другой день… Дед на другой день прямо быков усех, лошадей, — всё повел в колхоз. «Я вступаю в колхоз, все сдаю». Мельница у него ветряная была. Мельницу… Ну, все сдал в колхоз, короче говоря… А все равно раскулачили! Но — не выслали. Ввиду того, что первый вступил, его не выслали.
01:48 Андрей Самохоткин: А как же оказались твои родители в Комсомольске-на-Амуре?
01:52 Николай Мисюров: А они ж лезли в хорошие к власти. Власть любила бедняков, рабочий класс. Тогда — что ты! — рабочий класс — это всё! И началось строительство ж Комсомольска-на-Амуре, строился ж Комсомольск-на-Амуре, за него только и говорили. И отец взял, завербовался туда как комсомолец. Ну, и жену свою забрал. И то они уехали туда. И два года там прожили. И война началась, его оттуда забрали. А бабушка Оля испугалась там оставаться. Там слух ходил, что японцы нападут, и Дальний Восток отрежут себе: Гитлер до Урала себе заберет, а японцы Дальний Восток до Урала себе заберут. И она побоялась, что ни родню, никого уже больше никогда не увидит, и во время войны, на товарняках, добиралась сюда. Дядь Слава маленький был. С ребенком на руках.
02:55 Андрей Самохоткин: Это получается, никто из наших родственников в оккупации тут не жил?
03:01 Николай Мисюров: Ну, как не жили. У меня две тетки было тут, они жили. У одной муж танкист был — под Киевом сгорел в танке. А другой без вести пропал.
03:19 Андрей Самохоткин: А тетки что-нибудь об оккупации тебе рассказывали или нет?
03:25 Николай Мисюров: Об оккупации рассказывали что. Семейство было одно — был ярый до войны комсомолец он. Ну, он был как — сухорукий. Рука одна как бы усохшая была, тоньше, другая толще. Его на войну не забрали.
03:47 Андрей Самохоткин: А как его звали?
03:49 Николай Мисюров: А я не знаю, не помню. Я ж его не видел, не знаю. Это по рассказам. А он был ярый комсомолец. Лез с шкуры — так верно служил комсомолу. Зашли немцы — он сразу пошел служить в полицию. И дослужился до какогось чина в полиции, что его из Ромашовки, из рядовых полицейских перевели в Герасимовку — есть возле Уразово деревня. В Герасимовку, чи начальником полиции. Там был участок полиции, он начальником там был, понимаешь? И куда он делся потом, никто ж не знает. Наши прошли войска. А брата его… Он полицаем был тоже… Но хуторяне заступились. Хотели расстрелять его солдаты наши. Хуторяне заступились. Говорит, он ни одного человека не обидел, никому вреда не делал, его немцы заставили, вот он и пошел в полицию. Его не расстреляли. Десять лет дали, и на севере он сидел. Отсидел, домой вернулся. Того я помню.
04:58 Николай Мисюров: А этот же гад… После войны, прямо сразу… Его отец, уже пожилой, завербовался на Сахалин и уехал. Жил-жил на Сахалине, в шестидесятых годах приехал с Сахалина, уехал на Донбасс жить. В Ромашовке и не остался жить. Уже старый дед! В Ромашовке прошел слух, что он ездит вслед за сыном, за тем, что в полиции начальником был, понимаешь? Значит, тот, видимо, удрал на Сахалин, ему как-то сообщил или, может, письмо написал, записку какую-нибудь. И он уехал на Сахалин, шоб рядом с сыном же жить. Потом тот уехал на Донбасс, и он уехал. В Ромашовке побыл, пока узнал, где он на Донбассе, и тоже на Донбасс перебрался. Значит, тот прожил жизнь, всю жизнь тут, сын его. Это люди так говорят. КГБ хреново искало.
06:01 Николай Мисюров: Того б расстреляли б сразу. Того, говорят, и плетью бил людей кое-кого, понимаешь? Были такие, шо жаловались, шо плетью бил. А тогда достаточно было пожаловаться, чего? Сразу смерть. Стреляли их сразу.
06:25 Андрей Самохоткин: А о голоде тебе что-нибудь рассказывали?
06:27 Николай Мисюров: А?
06:28 Андрей Самохоткин: О голоде тебе что-нибудь рассказывали? В 30-е годы. Дело в том, что в Валуйском районе в 32-33 годах был голод.
06:35 Николай Мисюров: По рассказам своих родителей, они ездили на Украину. Украина ж у нас рядом. Ездили на Украину. Тряпки, всякое на хлеб меняли, короче говоря. Кто на что, короче говоря. А как такового сильного голода тут... Он был, но не особый был. Отец мне рассказывал что? Их — в 32-м году молодые ж они были — их заставляли хоронить украинцев. Украинцы как мертвецы брели по полям везде сюда — в Россию. Кто доходил, а кто нет. На полях трупы валялись. Заставляли убирать и хоронить.
07:14 И получилось это ж, вот именно что? Что получилось? Это был искусственный голод. Закрыли элеваторы и сказали: нету хлеба, всё, иди домой. И люди начали умирать. И до такой степени доходили на Украине... Да, и еще что сделали? Например, я вижу: нема ничего нигде, собираюсь куда-то удрать. А они с сельсовета не дают справку, чтоб я паспорт получил. Без паспорта ж куда ты пойдешь, понимаешь? А в сельской местности ж не было паспортов. Они не давали справки. А когда совсем люди начали уже дома умирать и друг друга есть, они начали давать справки. А что та справка? Они же уже — отец же говорит — не доходили, в полях умирали. Уже у них сил просто не было дойти до России, где чтобы его покормили, он бы живой остался.
08:09 Андрей Самохоткин: И это твой отец в колхозе работал, и их заставляли их хоронить, да?
08:14 Николай Мисюров: Да, молодой был, он чи в МТСе работал, трактористом работал. Комсомольцы ж были. Их заставляли, да.
08:20 Андрей Самохоткин: в Ромашовке?
08:22 Николай Мисюров: Не только в Ромашовке, везде по полях. И на шелаевских полях и везде... Как тени шли — умирали.
08:33 Андрей Самохоткин: А ты помнишь смерть Сталина? Тебе уже было шесть лет.
08:37 Николай Мисюров: А?
08:38 Андрей Самохоткин: Говорю, ты помнишь смерть Сталина? Тебе уже было шесть лет.
08:41 Николай Мисюров: Помню трошки. В Ромашовке у одного мужичка, — он то ли помощником, то ли машинистом работал, ну, неплохая зарплата, — у него у самого первого появился радиоприемник. На батареях. Аккумуляторы продавались. Батарейки. «Родина-52». 52-го года выпуска. Ну, он громко говорил. И они выставили его. Хуторяне собрались и слушали его, репортаж с похорон. Все плачут, рыдают... «Как же мы теперь будем»... «Это ж опять война начнется... Сталина нету... Всё»... Дураки. Какой наш народ чокнутый!
09:28 Андрей Самохоткин: Ну, а у вас в семье как отнеслись к смерти Сталина? Ничего не говорили?
09:32 Николай Мисюров: А у меня в семье, у меня отец правильно относился к этому. Андрей Филиппович, может, в концлагере и плакал, чи, в лагере в нашем. А мой отец сам себе вроде бурчал. Идет, сам себе курит и бурчит. Я говорю: «Шо ты... это самое?» «А ну его к черту! Он, гад, людей поел сколько, сволочь, его давно надо было убить, а не то что это самое — он умер сам». И пошел. Видишь. Он не ходил даже и слухать.
10:04 Николай Мисюров: Он видел жизнь как она есть, понимаешь? Хотя был и неграмотный.
