Людей сожгли на хуторе Бутырки

Нижеследующие воспоминания Николая Купина были опубликованы на популярном сайте «Проза.ру» в 2012 году, при этом автор датировал их 22 мая 1993 года. Николай Купин пересказал те скупые сведения о пожаре в Бутырках сегодняшнего Валуйского района, которыми с ним поделились собеседники — его мама, крестьянка Елена Никитична Есипова и пенсионер Виктор Григорьевич Полупан. Значение этого текста трудно переоценить.

История (особенно своего рода, села, города) — не решето: она не должна быть с дырками. Как жаль, что очень многие люди вообще не пытаются заполнить такие пустоты. Да я и сам слишком поздно обратился к расспросам о прошлом родного края, когда в живых не осталось ни дедушек с бабушками, ни отца, а мама была уже в преклонном возрасте. Но и тогда, когда она рассказывала о пережитом или услышанном от своих предков, мною (не без влияния школьного и общественного воспитания) её сведения, к моему стыду, не всегда воспринимались всерьёз. Казалось, что она, не имея достаточного образования, не всё правильно понимает и оценивает.

Однажды, когда я попросил её рассказать о жизни нашего села во время Великой Отечественной войны, она мне поведала такую историю.

В сорок первом году в нашу хату, стоявшую на краю села, забрела какая-то Алёнка и попросила человеческого участия. В тот день она чудом вырвалась из самого ада. Была сия мученица одной из заключённых, сидевших накануне в харьковской тюрьме. Лично Алёнка якобы за спекуляцию.

Когда фронт на опасное расстояние приблизился к Харькову, заключённых погнали в тыл. Но немцы наступали слишком быстро, и кому-то, видимо, показалось, что захватчики освободят арестованных, которые в благодарность или из-за страха станут воевать на их стороне. А возможно были и другие соображения. Например, никто не захотел брать на себя ответственность за освобождение заключённых, не успевших отсидеть назначенные судом сроки.

Как бы там ни было, но их догнали до Российской земли и, якобы в селе Вериговка, загнали в сарай под соломенной крышей и подожгли. Естественно, что всё там превратилось в гигантский, бушующий огнём и дымом костёр. Тех, кому из него удавалось выбраться, конвоиры сразу же расстреливали. Но Алёнке всё-таки посчастливилось вырваться и из огненной геенны, и уйти от пуль охраны.

Приблизительно в это время (время данного маминого пересказа) на экранах Советского Союза шла кинокартина режиссёра Элема Климова «Иди и смотри». О том, как в одной из белорусских деревень отряд гитлеровских карателей живьём сжёг в хлеву партизан и помогавшим им мирных жителей. Под впечатлением фильма я своеобразно отнёсся к маминому рассказу, решив, что в Вериговке тоже немцы загнали в сарай тоже пленных советских партизан.

Уже после маминой кончины мне пришлось просматривать блокнот, где моей рукой были записаны её воспоминания. Никакой речи в них не было ни о немцах, ни о партизанах.

К этому времени в моём городском доме поселилась у своей внучки приезжая бабушка. Как я узнал позже, Есипова Елена Никитична, 1913 года рождения. Её русская диалектная речь была точно такой, как в сёлах Белгородско-Великобурлукского порубежья. Заподозрив в ней свою землячку, я поинтересовался, откуда она родом.

— Из Мелового, — был ответ.

А Меловое (бывшие названия — Будёновка, Козинка, Юшино) находится по соседству с Вериговкой.

— Правда, что в Вериговке наш конвой сжёг наших же заключённых во время войны? — спросил я её.

— В Вяриганке — не, — ответила землячка. — в Бутырках было. Етот хутор от нас усего в одном километре находится. (Ныне это Белгородская область — Н.К.). Как раз мама корову доила, кали даняслись оттуль страшные крики. Волосья дыбом вставали от тех криков. Да, ето правда. Чо было, то было.

Недавно, в сентябре 1991 года, умерла и баба Лена. Подробней о давней трагедии уже некого расспросить. Ни взрослая внучка Есиповой, рождённая там же, ни, тем более, правнучка — от колыбели харьковчанка — об этой истории ровным счётом ничего не знают. Разве что к старикам на место события съездить!

Но вот уже сейчас в случайном разговоре ударился в воспоминания работающий пенсионер Виктор Григорьевич Полупан.

— В сорок первом году исполнилось мне четырнадцать лет. Жили мы в Кулиничах. Однажды я пошёл к колонке за водой. Внизу около водонасосной станции ХТЗ увидел множество людей и понял, что это этап заключённых. Здесь отдыхали они на привале. Заключённых охраняли конвоиры с винтовками, сторожевыми собаками. Часть из них была на лошадях. Среди зэков я увидел своего дядю Ваню — Ивана Андреевича Зинченко.

Он выделялся высоким ростом, был с пышными усами, поэтому я сразу его заметил. Знаками он показывал, чтоб я позвал его дочку Веру Ивановну Кулинич. Я сбегал за ней, а потом побежал на XТЗ, на улицу Мира, 8 — звать его жену. Когда мы с тётей вернулись, этап уже угнали. За ним всю дорогу шли дочка дяди Вани, кажется, со своим мужем Егором Корнеевичем Кулиничем. Но конвоиры близко к колонне никому подходить не позволяли и не хотели вступать с ними в разговоры. Заключённых гнали в сторону… нет, не Купянска — Валуек. Я это говорю потому, что от наступающего немца и все наши войска отходили на Валуйки, и их там гитлеровцы сильно бомбили, особенно на переправе.

Так вот. Дочка дядина Ванина с мужем пришли до самого того села, где заключённых загнали в сарай и подпалили. Ну, может, не до самого села. Туда же нельзя было подходить близко. А с расстояния они слышали все те дикие вопли, всю стрельбу по заключённым, что хотели спастись.

— Сколько же было там осуждённых? — спросил я В.Г. Полупана.

— Их гнали колонной, по 12 человек в каждом ряду. А колонна была большая. Наверное, тысячи полторы.

— А за что посадили Вашего дядю?

— Он не любил евреев и в трамвае ляпнул языком: жиды, мол, продали немцам Украину. Ляпнул и схлопотал десять лет. Как политический.

— Кто из его ближайших родственников мог бы подробнее рассказать о той трагедии?

— Они уже все поумирали. Единственный кто остался, это его младшая дочка Евдокия Ивановна Неймирок. Она живёт по улице Мира, 8. Об этом событии раньше рассказывать было очень опасно, и она всё держала в тайне. А о подробностях ей и самой не полагалось знать.

Трагедия, похоже, действительно была засекречена. Во всяком случае, в моём родном селе, расположенном километрах в двенадцати от Бутырок, об этом я ни от кого, кроме мамы, ничего не слышал. Да и место сожжения людей, видимо, было выбрано не случайно: стык союзных республик, глушь, малолюдье. До украинского областного центра Харькова не менее 120 километров напрямую, а до российского Воронежа (тогда Белгородской области ещё не существовало) и того больше. Не близко и до райцентров: Валуек и нашей — ныне Великобурлукской — Ольховатки.

А скорее всего, это место вообще никто не выбирал, боясь оказаться в плену у стремительно наступающего противника. Подвернулся на пути маленький хуторок с сараем — вот туда и загнали осуждённых. Только лично я сомневаюсь, что в него могло войти полторы тысячи людей. Эта большая предположительная цифра могла возникнуть в уме пожилого рассказчика из-за того, что полузабытая трагедия унесла жизнь его близкого родственника, а ещё под влиянием массированной антисоветской и антикоммунистической пропаганды последних, к сожалению, разрушительных лет.

Но осталось же, наверное, ещё хоть немного живых из исполнителей того смертного приказа. Естественно, им и сейчас не хотелось бы сбрасывать пелену секретности с содеянного. Ведь волей или неволей они совершили убийства. И теперь с их стороны было бы поступком мужества и честности переступить через личный страх, исповедоваться перед совестью и открыть ныне живущим людям правду. Тем более, что и они сами были жертвами в руках стоящего над ними начальства, и многие трагические события прошлого, отмеченные преступлениями, сегодня уже осуждены.

Возможно, ещё и какие-то документальные свидетельства в архивах остались. Почему бы новым хранителям их не обнародовать, познакомив с ними историков, экспертов, журналистов?… Семьи осуждённых узнали бы, чем и где завершился жизненный путь их несчастных родственников. Ведь хоть и тяжёлая, но раскрытая тайна, уменьшает боль от не забытого пережитого, приносит в души людей успокоение.

Что же касается нынешнего молодого поколения, то оно извлекло бы из этой, не единственной в нашей истории трагедии моральные уроки для созидания новой, лучшей действительности, где двигателями событий и судеб станут справедливые законы государства и человеческого общежития.

22 мая 1993 г.