Черные призраки

Право на свободу вероисповедания нарушалось в Советском Союзе с начала его существования. В Конституции декларировалось, что «свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признаются за всеми гражданами» (Конституция СССР, 1936, Статья 124), но жители страны развитого социализма отдавали себе отчет в том, что Конституция была фиктивной, и с ее помощью нельзя было защитить религиозные меньшинства.

Одним из наиболее мрачных примеров государственного произвола в отношении верующих стала антирелигиозная кампания, проводившаяся в 1958—1964 годы с подачи Никиты Хрущева. Верующих увольняли с работы, сажали в тюрьмы. Детей разлучали с родителями.

Ярким напоминанием о тех событиях может служить очерк «Черные призраки», опубликованный в «Литературной газете» в 1960 году за подписью некоей Эллы Черепаховой и посвященный пятидесятникам.

«Основа ядовитого и лживого учения пятидесятников — в евангельских прописях, проповедующих всепрощение („не пожелай зла“ даже врагу родины)», — возмущалась советская корреспондентка. В ее сознании не укладывалось, «как могла хранить спокойствие общественность Валуек», когда «рядом, что называется, через улицу от районных организаций» жили и молились пятидесятники.

Публикуем отрывок из статьи.

Стучусь в низкий, беленький, совсем мирный, идиллический по виду домик под матовой от пыли железной крышей:

— Здесь живет семья Черниковых?

Отворяет сутуловатый смуглолицый человек в железнодорожной форме.

— Кому это мы занадобились? Интересно…

Я вынимаю из кармана письмо, написанное им, Парамоном Петровичем Черниковым, и его детьми — Виктором, Валентиной. Николаем, — письмо, полученное несколько дней назад редакцией:

«Нас постигло такое несчастье! Наша мать Ирина Филипповна Черникова, 1914 год рождения, бросила нас навсегда по приказу секты пятидесятников-трясунов… Ездит по городам со святым проповедником — проходимцем из Воркуты, недавно вышедшим из заключения… И они создают паучьи гнезда новых сект и распространяют религиозную литературу…» — так начиналось это письмо из Валуек, маленького городка на Белгородщине.

Парамон Петрович широко распахивает дверь:

— Заходите… Ребята все дома…

Ребята густоволосы, смуглы, как отец, и так же реагируют на расспросы о матери. В голосах — несдерживаемая боль…

Виктор, младший Черников, недавний школьник, откровенно всхлипывает. Тяжело… Прямо невозможно тяжело! Вон на гвоздике мамкин полушалок, на комоде — ее зеркало… В шкафу — ее платье, в ящике стола по-прежнему хранится значок «Отличный стрелок», полученный ею еще в молодости… А самой ее нет. Ни словечка, ни строчки с того осеннего вечера прошлого года, как бежала она из дому, в котором прожила чуть не тридцать лет.

Что сделали с ней слуги «бога милосердного»! Уже не матерью, не женой, не человеком покидала она Валуйки по заданию пятидесятнических главарей, а безвольной божьей рабой с душой, спаленной мрачным огнем фанатизма.

Наш разговор заходит в тупик, едва начинаются расспросы о том, что же в конце концов это за племя злобное — пятидесятники-трясуны. Кажется, даже ворс на спортивных джемперах сыновей Черникова ощетинился…

— Об этом никакими словами не рассказать… Сами побывайте там на радениях, — твердят они. — Это на Казацкой, у Предыбайло… И вот я там…

Круглые, желтые, как копейки, глаза сестры Нины Предыбайло лихорадочно бегают по восковым страницам, от которых несет запахом тлена. Высокий визгливый голос бросает вниз, на головы коленопреклоненных людей, невообразимо древние, исполненные темной силы унижения слова:

— Блаженны нищие духом…

И в ответ катится тусклым эхом:

— Блаженны…

Тяжелый полумрак плавает в доме Нины Предыбайло. Закатный солнечный луч проводит кровавые мазки по толстым белым стенам, чуть освещает покорно согбенные фигуры молящихся.

Все быстрее и быстрее читает пророчица, все визгливей, истеричней, надрывней звучит ее высокий голос, лихорадочные пятна выступают на серой коже коленопреклоненных, возбуждение крупной дрожью проходит по телам… И вот неестественно, словно во внезапном параличе, перекашиваются рты, вылезают из орбит помутневшие глаза, и брызжут из них крупные слезы, рвутся из охрипших глоток протяжные вопли… Кажется, что попал в палату буйно помешанных… Началась «беседа с богом»… — страшное, изуверское пятидесятническое радение.

Кто эти люди, собравшиеся у Предыбайло? Неужто наши современники?!

…Дергается, как в припадке, стройное тело молодой женщины, работницы ателье Маши Ланиной. «Господи спаси, господи не погуби!» — выкрикивает она почти в беспамятстве… Беспорядочными ударами в костлявую грудь награждает себя Елена Гребенюкова, мать семерых детей, которые бродяжат по городским улицам голодные, грязные, обтрепанные, почти беспризорные, пока она «спасает душу», «замаливает грехи» или выполняет хозяйственные поручения сестры Нины: ведь Гребенюкова своего рода наперсница и служанка пророчицы…

Стоит, покорно сложив на груди натруженные руки, женщина с изможденным, бледным лицом — Прасковья Зубехина, штукатур валуйского промкомбината. Бормочет что-то, бессильно валясь на пол, потерявшая сознание старушка Безгодкова. Она давно уже расстроила свое здоровье жуткими обрядами, но предприимчивая пророчица Нина продолжает таскать ее на моления.

А проповедница, между тем, багровая, с исказившимся потным лицом, все подстегивает «обращенных», изо всех сил поддерживая вызванное ею в молящихся сильное нервное потрясение… Еще минута, и начнется самое главное: «духовная баня» (нечленораздельные звуки вырвутся из глоток уже не владеющих ни рассудком, ни языком людей — звуки, которые сектанты выдают за «речения на иных языках»). Пятидесятники проповедуют, что на своем языке ничего богу не поведаешь: то мирской, поганый язык… Бог только иностранные речения понимает, иностранным словам внемлет. Сектанты гордятся тем, что самое их учение «пришло из-за моря»…

А точнее говоря, американские миссионеры занесли к нам в 20-х годах бактерию пятидесятничества учения об «истинном», «живом» боге, чей «святой дух» нисходит якобы на «праведников» в 50-й день после Троицы и одаряет их «пророческим прозрением». Основа ядовитого и лживого учения пятидесятников — в евангельских прописях, проповедующих всепрощение («не пожелай зла» даже врагу родины) и полный отказ от мирской суеты, то бишь от общественной и гражданской деятельности, учебы, от мира литературы и искусства, а взамен — лишь страх перед страшным судом да унизительные обряды, коверкающие людей физически и морально. И при этом сектанты повсюду бубнят:

— Ничего дурного не делали… Против власти ни-ни… Всякая власть от бога, всякой и покоримся… Хоть советской, хоть иной какой…

Упорство, с каким Нина Предыбайло, как и другие главы сектантских общин, внушает верующим, что «на всем иностранном лежит благодать», принимает отнюдь не божественный, а очень земной характер. И белые ниточки, которыми шиты эти «проповеди», ведут прямо к новому правилу, принятому недавно валуйской сектой: стоит «пророчице» указать, как на брата или сестру во Христе, на какого-нибудь захожего человека, и любой из верующих должен быть готов накормить, напоить незнакомца и укрыть его от милиции и других органов Советской власти. Сестры подчиняются, платя долг за поддержку, оказанную им сектой в минуты их большого личного горя и одиночества (минуты, которые сектанты обычно и подстерегают для вербовки).

Не укладывается ни в сознании, ни в сердце, как могла хранить спокойствие общественность Валуек, когда вопли самоистязающихся людей чуть не каждый вечер разносились по городку, когда рядом, что называется, через улицу от районных организаций, сектанты калечили физически и нравственно десятки людей! Как все это можно было терпеть не то что целые годы, а хоть день, хоть час! Как можно было не увидеть единственно возможного выхода: подняться и пойти в наступление на этот очаг мракобесия.

— Времени все не хватает, — уныло сетует товарищ Дементьева, первый секретарь Валуйского райкома комсомола. — Да к тому же Предыбайло, по-моему, некомсомольского возраста. Как ее увязать с нашей работой?

Из глаз молодой женщины вдруг глянул на нас незабвенный Оптимистенко с его нетленным «увязать и согласовать».

Была, правда, попытка сразиться с сектантами. В прошлом году два представителя Валуйского райкома партии осторожно ступили на порог предыбайловского дома, где собрались для очередного «радения» пятидесятники. Гнездо, было, всполохнулось… Но гости из райкома, заняв наблюдательную позицию у стены, с завидным терпением высидели всю программу радения «трясунов», а едва она кончилась, двинулись, облегченно вздохнув, к выходу, считая свое «атеистическое мероприятие» законченным.

Вслед им насмешливо зазвенел голос разбитной, обнаглевшей пророчицы:

— А что, гости дорогие, вопросиков к нам не будет?

Гости, растерянно поморгав, ответили, что вопросиков не будет…

Вся атеистическая работа в Валуйках, по сути дела, возложена на плечи местного пропагандиста Петра Сергеевича Шаповалова. Это, правда, большой энтузиаст, но «плохо человеку, когда он один»…

Были случаи, когда борьбу с сектантством сводили в Валуйках к мерам, явно ошибочным: попросту снимали с работы человека. Никакой возни, кропотливой работы, требующей знаний и сердца, терпения и энтузиазма…